Урок литературы Об удивительных гоголевских словах (по повести Н.В. Гоголя Портрет)
Просмотров: 462
Между прочим, существует своего рода закон воздействия писательского слова на читателя.
Если писатель, работая, не видит за словами того, о чём пишет, то и читатель ничего не увидит за ними.
Но если писатель хорошо видит то, о чём пишет, то самые простые и порой даже стёртые слова приобретают новизну, действуют на читателя с разительной силой и вызывают у него те мысли, чувства и переживания, каких писатель хотел ему передать.
В этом, очевидно, и заключается тайна так называемого подтекста.
К. Паустовский “Золотая роза”
“Алмазный язык”
Попробуем провести текстуальный анализ произведения, который нацелен на формирование навыка проникновения в подтекст произведения, трактовки конкретного слова и повести в целом, убедимся в том, что язык писателя является средством раскрытия образов и идейной направленности произведения.
Творчество Гоголя овеяно порывом высокой романтики. Это поэзия народной сказки, легенды, в которых преобладает атмосфера чистых, почти идеальных человеческих отношений. Свет легко одолевает тьму, добро оказывается всегда сильнее зла, любовь торжествует над ненавистью. В основном это относится к сборникам “Вечера на хуторе близ Диканьки” и “Миргород”.
В иной стилевой манере написаны так называемые петербургские повести. Романтика украинской народной старины, поэзия сказки и героического народного быта – всё это уступило место картинам, исполненным истинного трагизма. Петербург – место действия всех пяти повестей. Люди, нравы, обычаи – на всём лежит отпечаток особой “физиогномии” Петербурга – города, в котором человеческие отношения искажены, в котором всё показное, фальшивое, торжествует пошлость и гибнут талант и вдохновение.
Вот эти личные впечатления легли в основу всего цикла петербургских повестей.
В повести “Портрет” разыгрывается драма одарённого художника, ставшего жертвой страсти и наживы. Своё отношение к данной проблеме Гоголь выражает с помощью своего особого слова.
Повесть “Портрет” изучается в 5-м классе (Образовательная система “Школа 2100”), когда осуществляется постепенный переход от литературного чтения к постижению литературы как вида искусства, происходит формирование личностного отношения к прочитанному, осмысление литературы как словесного вида искусства.
Кроме того, изучение этой повести происходит в 8-м классе (Программа под редакцией А. Кутузова). Целью литературного образования на этом этапе становится формирование читателя, способного к полноценному восприятию литературных произведений в контексте духовной культуры человечества, подготовленного к самостоятельному общению с искусством слова.
Обе программы направлены на логику возрастного литературного развития, системы построения программ формируют основы эстетического подхода к искусству слова.
Базовыми теоретико-литературными понятиями являются в 5-м классе “жанр”, а в 8 – “литература и традиция”. Программы позволяют вступить в диалог с автором, помогают освоить и развить технологию правильного типа читательской деятельности.
Учитывая разнообразную реакцию на художественную форму произведения, используем задания, связанные с этой сферой: наблюдение над языком, художественными особенностями текста, сопоставление литературного произведения с его художественной основой и другие.
Углубляясь в прочтение повести Н. В. Гоголя “Портрет”, мы уловили удивительные слова и выражения, с помощью которых раскрывается художественная и эстетическая ценность произведения для учащихся разного возраста.
Посмотрим, какой смысл приобретает гоголевское слово в истории с загадочным портретом, как оно помогает разгадать тайну, скрытую в портрете, даёт возможность раскрыть то, что лежит в глубине души художника Чарткова.
В экспозиции повести подробно описана картинная лавочка на Щукином дворе. Описывая покупателей и зрителей лавочки, Гоголь пользуется синонимами к слову “смотреть”. На протяжении повести они употребляются в разном контексте. Это следующие слова: глядеть, рассматривать, взирать (приподнятое), глазеть (просторечное), таращиться, вылупиться (просторечное), впериться неподвижно (разговорное), пялиться (просторечное), посматривать время от времени, поглядывать иногда, таращить (пялить, лупить), сверлить глазами, есть (пожирать) глазами, просмотреть (проглядеть) все глаза.
Имея разнообразную стилевую окрашенность, слова помогают увидеть скрытый подтекст, уловить изменения, происходящие с героем. С первых страниц повести автор задумывается о способности людей “тонко чувствовать натуру”.
“При созерцании прекрасного возникает тревога, которая предшествует нашему внутреннему очищению. Будто вся свежесть дождей, ветров, дыхания цветущей земли, полуночного неба и слёз, пролитых любовью, проникает в наше благодарное сердце и навсегда завладевает им”, – так пишет К. Г. Паустовский в новелле “Искусство видеть мир”. [1]
Гоголь, подробно описывая покупателей и зрителей лавочки, использует следующие выражения: “мужики тыкают пальцами; кавалеры рассматривают серьёзно; лакеи-мальчики и мальчишки-мастеровые смеются и дразнят друг друга…; старые лакеи… смотрят потому только, чтобы где-нибудь позевать; а торговки, молодые русские бабы, чтобы посмотреть, на что он (народ) смотрит”.
Подробнее остановимся на словах, передающих состояние людей, попавших в картинную лавочку случайно. В словаре В. И. Даля слово “зевать” означает: “глазеть, верхоглазить, глядеть на что-либо от скуки, безделья”. В словарной статье “смотреть” читаем: смотреть – глядеть, взирать, стараться увидеть, обращать или устремлять взор, глаза на что-либо, созерцать. В значении слова “созерцать” находим более глубокий смысл. Созерцать – внимательно или продолжительно рассматривать, наблюдать, смотреть со смыслом, вникая, углубляясь в предмет, изучая его, любуясь им. Видеть остро, насквозь, проницать. Проницать; проникать – входить, углубляться, постигать.
Что же увидел среди произведений, выставленных на продажу в лавочке, молодой художник Чартков?
“Он остановился перед лавкою и сперва внутренно смеялся над этими уродливыми картинами”. В результате он начинает размышлять о притягательной силе лубочных картинок, о том, почему “народ заглядывается не Ерусланов, Лазаревичей, на объедал и обпивал, на Фому и Ерёму”.
Заглядываться – засматриваться, глядеть на что-либо долго, забывшись от удовольствия или изумления.
“Живопись учит смотреть и видеть (это вещи разные и редко совпадающие)”. [2]
Вся эта живопись “глаз прошибёт”. Но только не у молодого, талантливого художника. Хотя в наставлении его учителя звучит предостережение: “…ты уж гоняешься за модным освещением, за тем, что бьёт в первые глаза. … Берегись; тебя уж начинает свет тянуть…”.
Рассматривая неизвестные изображения, Чартков надеется что-нибудь отыскать в ветхом соре лубочного продавца.
Паустовский в новелле “Искусство видеть мир” вспоминает о посещении Дрезденской галереи. “Помимо Сикстинской мадонны” Рафаэля, там есть много картин старых мастеров, перед которыми просто опасно останавливаться. Они не отпускают от себя. На них можно смотреть часами, может быть, сутками, и чем дольше смотришь, тем шире нарастает непонятное душевное волнение. Оно доходит до той черты, когда человек уже с трудом удерживает слёзы.
В чём же причина этих непроливающихся слёз? В том, что в этих полотнах – совершенство духа и власть гения, заставляющего нас стремиться к чистоте, силе и благородству собственных помыслов”.
И вот внимание художника привлекает портрет, на котором “необыкновеннее всего были глаза”. “Они не просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью”.
И в это время начинает разрушаться гармония жизни самого Чарткова, потому что “какое-то неприятное, непонятное самому себе чувство почувствовал он…”. Рушится реальный мир художника, им овладевает корыстолюбие. И никакие горы ассигнаций не в состоянии теперь вернуть ему былого вдохновения. Так начинается падение и духовная гибель героя. Меняется лексический строй слова глядеть. Если раньше оно употреблялось в значении “получать удовольствие и просто глядеть”, то теперь появляется новый смысл. “Глаза прямо вперились в него, как бы готовясь сожрать его”.
Впериться (в словаре В. И, Даля) – устремлять, сосредоточиться, направиться на что-нибудь. Далее смотрим: устремление – намерение, помысел. Устремлённость – тяготение, направленность к чему-нибудь.
Вспомним наставление учителя, в котором он даёт понять о том, что у Чарткова появилось намерение стать модным живописцем. “Тебя одно что-нибудь заманит, одно что-нибудь полюбится – ты им занят, а прочее у тебя дрянь…”. Но не внял молодой художник наставления учителя. Он лишился покоя, потерял интерес к искусству. Теперь он “вперился весь в золото”.
Что это происходит с Чартковым: кошмар, бред или живое виденье? Мистика? Сон? Не зря так часто Гоголь использует выражения: “Чёрт побери!”, “Чёрт их унёс!”, “Чёрту не брат”, “Состряпал ты чёрта”. Да и фамилия художника в первой редакции пишется через букву “е” – Чертков. И сам он сравнивается с Громобоем, василиском, гарпией, демоном – существами фантастического мира.
Попробуем выявить элементы фантастики в повести. С какой целью Гоголь вводит в сюжет фантастическое? Есть ли что-нибудь фантастическое в истории падения художника Чарткова?
Зная “законы” фантастической литературы, – вымысел, воображение, чудеса, интерес, мечта, предостережение – приходим к выводу: фантастическое даёт возможность Гоголю раскрыть то, что лежит в глубине души художника Чарткова. Для него теперь глаза, изображённые на портрете, не такие уж страшные. Став обладателем суммы “в 1000 червонных”, Чартков уставил глаза на деньги. Выбор, который рано или поздно встаёт перед всеми, “взглянул” на Чарткова “завистливыми глазами”. И он “схвативши деньги, был уже на улице”.
Оказывается, у Даля значение слова “уставить” означает “вперить, устремить недвижно на что-либо”. С этого момента жизнь, движение покидают Чарткова, начинается его грехопадение. Встретив на мосту своего профессора, “шмыгнул” мимо, не заметил. Профессор же после этого “стоял долго неподвижно на мосту, изобразив вопросительный знак на лице своём”.
Не сразу так безнадёжно гибнет Чартков. В момент общения с недоступным ранее аристократическим существом отзывается в нём трепетом сердца. Но биение сердца проходит, кисть его безжалостно уничтожает “обидные колориты” на портрете молодой девушки. “Что мне с ними делать? – подумал художник. – Если они сами того хотят, так пусть Психея пойдёт за то, что им хочется”. Все те, кто хотел “писаться” у Чарткова, требуют сходства и непринуждённой естественности, а самое главное – небольшого срока. Кстати, Психея – душа. Душа художника гибнет, а взамен он приобретает улыбки, деньги, комплименты, приглашения на обеды. Он добивается “чудной быстроты и гибкости кисти”, став модным во всех отношения живописцем. Когда душа уже не отзывается на прикосновение красоты, целью его жизни становится золото. Вот тогда окончательно гибнет талант Чарткова, когда он достиг всего, к чему имел тайные намерения. И в это время он оказывается на выставке русского художника, прекрасного товарища, “с пламенной душой труженика”. Он приготовил заученные фразы, которые произносил всегда на выставках и вдруг: “Боже, что он увидел!” Это было произведение художника, которое созерцали знатоки живописи. Чартков не сумел вынести “пошлое суждение зачерствелых художников”.
Вместо слова “смотреть” Гоголь использует слово “созерцать”, потому что истинное творение созидателя, творца видно остро, насквозь, проницательно. Но тогда почему рядом с возвышенно– восторженным словом “созерцать” писатель использует разговорное слово “вперить”? “… все, вперившие глаза в картину…”. Да потому, что для творения художников важно не только любование, а ещё и смысл, вкус. Сколько же истинных знатоков живописи было среди созерцателей художественного совершенства? А может это всего лишь огромная толпа посетителей, которая зевает, просто смотрит, заглядывается, как на одном из петербургских рынков на Щукином дворе? Просто толпа, внимательно рассматривающая, но остающаяся совершенно спокойною, не испытывающая “непонятного душевного волнения”?
Помимо “Сикстинской мадонны” Рафаэля, там есть много картин старых мастеров, перед которыми просто опасно останавливаться. Они не отпускают от себя. На них можно смотреть часами, может быть, сутками, дольше смотришь, тем шире нарастает непонятное душевное волнение. Оно доходит до той черты, когда человек уже с трудом удерживает слёзы.
В чём причина этих непроливающихся слёз? В том, что в этих полотнах – совершенство духа и власть гения, заставляющего нас стремиться к чистоте, силе и благородству собственных помыслов.[3]
То, что лежало в глубине души художника Чарткова, в этот момент пробудилось. “С очей его вдруг слетела повязка”. После сильного потрясения он вновь пытается вернуть талант. Внимательно рассматривая свои произведения, он вдруг встречается глазами с изображением на необыкновенном портрете, купленном им на Щукином дворе. “Он остановился и вдруг затрясся всем телом: глаза его встретились с недвижно вперившимися на него глазами”. Художник вспомнил историю своего превращения, причиной которой стал портрет с живыми человеческими глазами. “Два страшных глаза прямо вперились в него…” И теперь уже все портреты, которыми были увешаны стены, “вперили в него свои неподвижные, живые глаза”.
Гибель Чарткова произошла давно, но окончательно он потерял себя в тот момент, когда “комната расширялась и продолжалась бесконечно, чтобы более вместить этих неподвижных глаз”. Вместить – вместо, то есть сообща, вкупе, разом. ( Даль)
Устремившись к славе, Чартков изначально обрёк себя на гибель, падение. Тяготеть – стремиться, быть влекомому, падать по закону тяжести. (Даль)
“Больной ничего не понимал и не чувствовал, кроме своих терзаний…” От художника Чарткова, который первоначально “с самоотвержением предан был своему труду”, “оставалась одна тень только”.
– В этом и дело художников, – сказал я, – чтобы останавливать на столетия мимолётные вещи.
– Стараемся, – ответил художник. – Если это мимолётное не застанет нас врасплох, как сейчас. В сущности говоря, художник никогда не должен расставаться с красками, холстом и кистью.
…Я свою долю художника ни на что не променяю.[4]
Во второй части повести мы опять видим “пёстрою толпу” любителей искусств на аукционе. Это русские купцы, аристократы, благородные господа – вся эта “погребальная процессия” состязается в “набивании” цен.
Внимание всех привлекает портрет, отличавшийся “необыкновенной живостью глаз”. Эти глаза устремлялись вовнутрь. Кому же достанется портрет, дорогое приобретение аукциониста? Кому ещё в этом мире нужно преобразиться, показать своё истинное лицо? Рассказ о ростовщике, прозвучавший из уст юноши, вновь начинается с употребления слова “впериться”: “Все глаза вперились в одного рассказчика”.
На страницах, посвящённых истории портрета, звучит тема ответственности художника за его творения. Задумав написать портрет с ростовщика, художник обрёк его на “сверхъестественное существование”. Портрет ростовщика – “дьявольское орудие”, терзание зависти, “момент совращения художника” с пути. “… глаза вонзались ему в душу и производили в ней тревогу непостижимую”.
Так же, как и в начале, здесь автор использует лексический ряд слов со значением “глядеть”: “обратил глаза на стену”, “взглянуть”, “видели”, “рассматривание”.
“Спасай чистоту души своей” – это наставление автора портрета, старого художника, своему сыну, молодому, начинающему художнику. “Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою”.
К кому же обращены слова художника, в которых заключена мысль об искусстве: к собратьям или к тем, кто утруждает себя “долгим рассматриванием старинных картин”?
Что же такое искусство: творчество или бездушное ремесло? Какова мера ответственности художника перед обществом за свой талант? Как, показывая неизбежный процесс оскудения личности, Гоголь с помощью слова предельно обнажает свою мысль?
Для того чтобы прозреть, нужно не только смотреть по сторонам. Нужно научиться видеть. Хорошо может видеть людей и землю только тот, кто их любит. Стёртость и бесцветность прозы часто бывает следствием холодной крови писателя, грозным признаком его омертвения. Но иногда это простое неумение, свидетельствующее о недостатке культуры. Тогда это дело, как говорится, поправимое.
Как видеть, как воспринимать свет и краски – этому могут научить нас художники. Они видят лучше нас. И они умеют помнить увиденное.[5]
После прочтения текста можно поразмышлять об искусстве и реальности, о том, каким должен быть настоящий художник и каковы истоки взаимоотношений вымышленного и реального миров в произведении. А самое главное, что работа с лексическим пластом произведения помогла адекватно понять авторский замысел, а также освоить азы филологического анализа художественного текста.
Развивая мысль о высокой ответственности художника перед людьми, Гоголь показывает мир денег, который безжалостно губит талантливых людей.
Мы, читатели, вместе с автором, сообща учимся распознавать, чувствовать мысль писателя, облачённую в удивительное слово.
Глазеть, смотреть, созерцать, впериться или рассматривать. Какой смысл раскрывает нам автор, употребляя то или иное слово? В ходе общения с текстом выявляется роль стилистически окрашенных слов, развивается языковое чутьё. Это совместный поиск истины на уроке приводит к индивидуальной интерпретации произведения, формирует внимание к писательскому стилю.
Примечания